5 принципов, которые помогут не воспитать невежду
Мы порой изумляемся, что наши дети не знают, казалось бы, элементарных для нас вещей. В последнее время есть такой жанр: преподаватель-гуманитарий задаёт детям несколько каверзных вопросов не по программе. Кто такой Виктор Цой? Коллонтай, Мандельштам, Цискаридзе — кто из них женщина? Кто такая амбразура и почему талант можно зарыть в землю? Результаты обычно ужасают: дети не знают ничего.
Обсуждение перемещается в интернет, и начинаются баталии. Условные консерваторы: «Это ужасная серость, ведь существует и всегда существовал некий свод общего знания, пусть даже поверхностного, но хоть какого-то. Это и есть культура, которая объединяет её носителей. Пусть хотя бы массовая, но невозможно же не знать, кто такой Ленин!». Условные либералы: «Никакая не серость, а просто объёмы информации возросли крайне, и невозможно же знать всё. Это мы раньше знали, что именно надо знать. А что надо знать сейчас? Какие знания нужные, а какие лишние? Этого не знает никто. Скоро мозг станет просто очередным устройством, в которое можно будет втыкать внешнюю память. А сам он при этом не обязан будет хранить ничего, кроме того, что является памятью оперативной. Потому что сейчас нужнее не сама информация, а умение ею оперировать!»
Настоящая проблема состоит не в том, что дети «ничего не знают». Многие — знают. Проблема в том, что предыдущее поколение не знает, что им стоит передать и по каким критериям.
Бесспорно, молодёжь во все времена должна была разбираться сама, но это не значит, что взрослые могут совсем снять с себя эту работу
Идея оставить человеческому мозгу только оперативную память с тем, чтобы, условно говоря, гуглить все остальное — на самом деле не нова и даже устарела, и потому не выдерживает критики. И не из-за того, что «должна быть культура». Просто принятие решений в условиях неопределённости — сложный нелинейный процесс, а сами эти решения в человеческой жизни имеют массу измерений, в том числе этическое и эстетическое. И чем разнообразнее и богаче библиотека ассоциаций, эмоций, аналогий в прямом доступе, чем больше «само приходит на ум» понятий, сопоставлений, признаков, тем более гибким и совершенным становится инструментарий принятия этих самых решений.
То есть на самом деле пресловутая никому не нужная эрудиция — это в современном быстром мире не роскошь, а средство передвижения. С одной маленькой поправочкой: эта эрудиция должна быть, как и интеллект, — эмоциональной. Нам нужна эмоциональная эрудиция. Простой свод фактов уже давно никого никуда не объединяет. Объединяет (и не формально, а вполне реально) то, что обращается к общечеловеческому в нас, то, что может помочь нам не ощутить принадлежность к узкой группе, как это было раньше, а, наоборот, иметь эмпатию к группе максимально широкой и разнообразной. Именно это и может стать новым критерием, по которому мы определим: тащить «этот хлам» в голову ребёнку или «забить».
1. Вызывать эмоции, делиться своими
Человек хорошо усваивает то, что связано с сильными чувствами. Поэтому наша роль в том, чтобы попытаться передать наш собственный восторг или возмущение по поводу определённых фактов. Такая передача может и не состояться, но пробовать надо. Плоды бывают самыми неожиданными. И тут нам самим желательно руководствоваться не общекультурными, а личными соображениями. Пусть это будет не по порядку, хаотично, пятнами, но зато страстно и с полной уверенностью, что да, вот это — дико интересно.
2. Использовать кластеры
Именно потому, что страсть не возникает по порядку, мы можем подсовывать ребёнку большие темы и кусты вопросов, для ответа на которые задействуются знания из разных областей. Мы как бы светим фонариком не на отдельно взятый предмет, а на угол сада, в котором могут встретиться самые разные объекты.
Как улягутся эти вещи у ребёнка в голове — уже не наша забота. Будьте уверены, если нам удастся вызвать интерес, уляжется всё что угодно, создадутся какие угодно связи, возникнут контексты, ребёнок сам откуда-то возьмёт (не в этот момент, так позже) то, что лежало рядом с рассказанным нами фактом, и получит более широкое представление о нём. Но только если полюбит, ужаснётся и вообще прочувствует.
3. Рассказывать простые истории
Любой факт можно рассказать как сюжет. Не только исторический или литературный, но и естественно-научный, и музыкальный — любой. Факт помещается в минимальные рамки, получает условные начало и конец, становится уже не таким сухим и запоминается гораздо лучше. Для взрослого, кстати, это очень полезное упражнение. Рассказывая о чём-то другому человеку с нуля, особенно если этот человек — инопланетянин вне контекста, мы поневоле задумываемся над тем, как выбрать необходимую меру упрощения и «о чём» вообще-то эта история может быть.
Кто такой, действительно, Ленин? Что самое главное о нём мы можем сообщить ребёнку, который впервые слышит эту фамилию? Почему надо знать его по имени-отчеству? Какие именно тексты Beatles имеют шансы больше всего зацепить? А Цоя с чего начать слушать? Как сделать то или другое понятным, близким? По-разному. Иногда через свою собственную историю. Иногда через обращение к знакомым чувствам. Иногда, наоборот, поражая неведомым, небывалым. Но сюжет должен быть каждый раз, иначе Ленин так и останется для ребёнка Иваном Ивановичем.
4. Не изолировать, а объединять
Знания не иерархичны. А особенно вредны изоляционистские иерархии, например, подробное изучение истории родного края при полном незнании истории других народов. Или упор на классическую музыку и сознательное пренебрежение музыкой новой или популярной. У нас могут и обязательно должны быть любимые факты, истории, предметы, которые мы знаем в подробностях, но нельзя выбирать их по критерию «наше или не наше, достойное или отстойное». И это как раз довольно трудно, потому что чужое для нас зачастую вообще не расцвечено — какие-то там инки... готы...
Придётся крепко подумать о собственном интересе к чужому и чуждому: а мы, вообще-то, хотим или хотели когда-то об этом знать? Что нас влекло? Мы играли в индейцев? Пытались разбирать иероглифы, чтобы лучше понять аниме? Окунались когда-нибудь с восторгом в чужую культуру или абсолютно неведомую область знаний? Если нет, вообще никогда — чего же мы от детей-то ждём? Для них вся наша культура — это вот такая вот чужая страна, в которой Цой и Ленин ничуть не ближе, чем Нобель и Дизель, Гоголь и Гегель.
5. Метазнание
Очевидно, что попытки выучить всё, что успело сделать человечество во всех концах света, приводят к странному глобальному знанию-незнанию точно так же, как и нежелание знать ничего вообще. Поэтому на каком-то этапе очень важно говорить с детьми о том, как устроена та или иная вещь в культуре или истории. Ведь такие вещи, как язык, сюжет, религия, тот или иной вид искусства, такой или сякой исторический процесс — действительно как-то устроены, имеют свои законы, протекают схожим образом в разных местах или в разные времена. Не полностью идентичны, но имеют общие черты.
В какой-то момент важно начать об этом говорить, подбрасывать аналогии, сопоставлять, искать сходства и различия. Тогда и обнаруживается эта странная вещь: пусть любим-то мы только то, что любим — но понять-то можем гораздо больше.
Именно такая работа может помочь той глобальной эмпатии, о которой я сказала в начале статьи. Конечно, мы всё равно обречены на невежество и полузнание, но можем попытаться обрести хотя бы сочувствие и понимание. Всё-таки это намного лучше, чем ничего.